«Радуга-Змей». Путешествие в Бенин.

Автор: Николай Баландинский.

2007 год.

После окончания путешествия по Мали и Буркина-Фасо у нас оставалась ровно одна неделя на короткое посещение Бенина и Того. Выбрав Бенин в качестве первой страны я руководствовался соображением, что виза на северной границе Бенина ставится на 7 дней, а на южных границах, при въезде из Того или Нигерии – на 48 часов. На Бенин у нас уйдет 3 или 4 дня, поэтому из Буркина-Фасо отправимся сразу в Бенин.

Транспорт нам пришлось сменить – автобус, который вёз нас из Мопти, вышел из строя и понуро стоял во дворе нашей гостиницы «Экселанс» в Уагадугу. Вместо него нам пригнали микроавтобус «Тойота», гораздо более резвый, чем наш прежний шарабан, хоть и гораздо менее просторный. На нем в первый же день мы доехали в городок Фадан-Гурма – столица области, населенный народом гурма. Климат здесь более засушливый, чем в западной части Буркина-Фасо. Ландшафт всё более напоминает степной. Местные бортники собирают вкусный темный мёд, так называемый «мёд гурма». Впрочем, как ни печально, по дороге никакие продавцы мёда нам не попадались.

Так, не испив мёду, приехали мы на границу с Бенином. Пограничники отдыхали в шезлонгах и вовсе не ожидали увидеть в это время дня одинокий автобус с белыми. Однако, отсутствие визы Бенина в наших паспортах их не удивило. — Бенин является визовой страной, и за то, что вы въехали в нашу страну без визы, с вас полагается взять особую плату – 5000 франков… — спокойно сказал старший пограничник.

Заполнять анкеты нас не заставили, записали только наши данные в особый кондуит. Один из пограничников говорил по-русски; слава Богу, никаких скабрезных шуточек в адрес африканцев мы не отпускали (в странах африканского экс-социализма лучше фильтровать лингвистический маркет, то есть «следить за базаром» — СССР подготовил слишком много кадров для Африки в наших вузах в свое время). Когда дошла очередь до меня, мой род занятий («профессия» в анкете) привел пограничников в некоторое замешательство. Обычно пишут в качестве «цели визита» «tourism», я же пишу это также в графе «профессия». «А чем вы по жизни занимаетесь?» — спрашивают. «Туризмом, — отвечаю. – Есть такая профессия – турист. Раньше не было, а теперь вот есть». Верят на слово.

Нам поставили штампы в паспорта. Из-за размытости букв ничего нельзя было разобрать. Была видна только цифра «7», что однозначно указывало на то, что в стране нам разрешено находиться неделю. Как оказалось потом, мы получили визу Бенина так же, как визы «Антанты» в Бобо-Диуласо. Нам просто поставили штамп о въезде в Бенин, так же, как выдали вместо «единой» западноафриканской визы простую визу Буркина-Фасо. Это выяснилось только на выезде из Бенина. Забегая вперед, скажу, что никаких неприятных последствий для нас это не имело, несмотря на то, что в Бенине установлен по сути мягкий диктаторский режим президента Томаса Яйи Бони. Нас никто не расстрелял и даже не бросил в душные застенки бенинской тюрьмы. В стране существует многопартийная система, но общий курс определяет всё-таки Бони.

ИЗ СООБЩЕНИЙ СМИ:

«Переход к демократической форме правления обеспечил Бенину благожелательное отношение со стороны США. В 2006 году он получил 13,7 миллиардов долларов помощи от США. Кроме того, Бенин входит в число 9 африканских стран, которым предоставлено финансирование в рамках программы «Вызов тысячелетия», предусматривающей финансовую помощь в обмен на политически и экономические реформы. В рамках этой программы в 2006 году Бенину было предоставлено 307 миллионов долларов, которые правительство намеревается потратить на улучшение инфраструктуры и повышение уровня иностранных инвестиций в экономику Бенина. Благодаря этим мерам правительство Бенина надеется улучшить материальное положение 250000 бенинцев к 2015 году».

Это США.
А это – наше:

«Союз Советских Социалистических Республик положительно относится к проводимым в Народной Республике Бенин прогрессивным социально-экономическим преобразованиям, оказывая политическую и материальную поддержку усилиям бенинского народа в его справедливой борьбе за освобождение от засилья международного империализма и претворение в жизнь Решений II очередного национального съезда его авангардной партии — Партии народной революции Бенина.

Народная Республика Бенин поддерживает принятую XXVII съездом КПСС программу ускорения социально-экономического развития советского общества, одобренный съездом внешнеполитический курс, осуществление которого будет способствовать упрочению позиций сил мира и прогресса на международной арене». (ДЕКЛАРАЦИЯ О ДРУЖБЕ И СОТРУДНИЧЕСТВЕ МЕЖДУ СОЮЗОМ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК И НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКОЙ БЕНИН, 25 ноября 1986 г.

Эта декларация была принята в ходе визита президента Бенина Матье Кереку в пока еще не обреченный СССР. Когда в 1975 году Кереку ( в чине майора дагомейской армии захвативший за два года до этого власть в стране ) провозгласил начало строительства социализма в Бенине (Дагомея была переименована в Бенин в том же 1975 году), в СССР потирали руки. В самом деле, это была удача: Бенин обладал первоклассным портом Котону. Когда Буркина-Фасо в свою очередь при Томасе Санкаре провозгласила «курс на социализм», в Западной Африке сложился «красный пояс» из Мали, Буркина-Фасо, Ганы и Бенина. С распадом СССР он распался сам собой. Однако, в том же Котону существует «Ассоциация бенинских выпускников советских ВУЗов», пограничники в Бенине говорят по-русски, и даже нынешний президент Мали учился в СССР.

Президент же Кереку, в отличие от Горбачева, оказался политическим долгожителем. После 1991 года в стране началось строительство многопартийной системы, проводилась приватизация госпредприятий. Последний раз на пост главы государства Кереку был избран в 2001 году.

* * * * *

Насчет качества дороги я имел самые противоречивые сведения. Путеводители пятилетней давности вряд ли могли пролить достаточно света на настоящее положение вещей. Однако на деле оказалось, что дорога до Абомея вполне сносная и не такая уж загруженная автотраснпортом. Для автотранспорта Бенина, похоже, настали суровые времена. Поначалу я думал, что пузатые бутыли с коричневатой жидкостью, рядами стоявшие вдоль дороги, это местный самогон. Но не может же экономика все страны так зависеть от пальмового самогона! То, что все жители Бенина поголовно гонят «напиток богов» явствовало из количества бутылей на дорогах. Но нет! Всё гораздо прозаичнее, хоть и не менее драматично: в стране жесточайший топливный кризис (на момент нашего посещения – ноябрь 2007 года). Нормальный, качественный бензин достать невозможно – на многих автозаправочных станциях его попросту нет. Поэтому население разводит дешевый бензин до небензинообразного состояния и в таком вот виде продает проезжающим. Когда заправляешь этой жидкостью дешевый мопед, то даже его жалко. Но нашего водителя такие реалии привели в шок. В конце концов, за микроавтобус он отвечает перед хозяином, а сможет ли он его вернуть после такого «автопробега по безбензинью» — большой вопрос.

Бенин напоминает очертаниями стаканчик мороженого с оплывшими тремя шариками. Мы въехали в Бенин у городка Порга в северо-западной части страны, недалеко от национального парка Пенджари. Здесь живут народы бариба и сомба. Последние являются родственниками народа тамберма в соседнем Того. Живут они на склонах невысоких (до 635 м.) гор Атакора – самых высоких в Бенине. Сомба строят хутора в виде замков; по крайней мере, издали они производят именно такое впечатление. Сомба гор Атакора живут в стороне от главных дорог, но мы обязательно посетим их родичей тамберма в Того на обратном пути.

Сомба, бариба, пила-пила, берба относятся к народам т.н. вольтской языковой подгруппы. Южнее их живут народы гвинейской подгруппы. Прежде всего, это народ фон, который, по сути, и создал бенинскую (дагомейскую) государственность.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ДАГОМЕИ.

Относительно подробную историю Дагомеи можно проследить начиная с XVI века. Мы знаем, что примерно в это время на территорию нынешних государств Бенин и Того с территории йоруба (в Нигерии) проникает группа племен, которые образуют две большие группы: фон и эве. Собственно говоря, именно фон и можно считать дагомейцами. Формирование чёткой государственной структуры завершается к середине XVIII века. Фон создают три небольших государства. В начале XVII века они основывают государство Аллада, а затем – Абомей и Аджаче (переименованное португальцами в Порто-Ново).

Государство Абомей было основано около 1625 года. Абомей сумел одержать верх над йорубами, хотя на протяжении всей истории Абомея йорубы то и дело брали реванш. В абомейском фольклоре йорубы представали в образе исконных врагов абомейцев-дагомейцев. Этими «кровожадными злодеями» пугали маленьких детей… Хотя сами дагомейцы отнюдь не отличались человеколюбием, если не считать, конечно, пристрастия к ритуальному каннибализму в особо торжественных случаях.

В начале XVIII века Абомей «поглощает» Алладу, Уиду и получает новое официальное название «Дагомея». Эта страна управлялась двумя «королями» — один правил днём, другой ночью. Дагомея поглощала всё больше своих слабых соседей на протяжении всего XVIII и XIX века. Впрочем, границы Дагомеи лишь слегка заходили за границы нынешнего Бенина. Поэтому не стоит считать Дагомею какой-то сверхдержавой вроде Империи Мали. Северные рубежи Дагомеи вообще не были четко обозначены. Своим последующим расцветом она обязана работорговле. Португальцы основались на Гвинейском побережье еще в начале XVII века и стали деловыми партнерами причудливой дагомейской монархии, опиравшейся на отряды женщин-амазонок, и отправлявшей мрачные ритуалы, оставлявшие после себя груды человеческих черепов во дворе королевского дворца в Абомее.

Пришедшие на смену португальцам французы заключили серию торговых и политических договоров в 1841, 1858, 1868 и 1878 годах, покуда король Беханзин не осознал наконец, что «исчислил Господь царствие» его. Сопротивление Беханзина было сломлено в 1890 году военной экспедицией Терильона. Ровно на 70 лет Дагомея стала французской колонией.

* * * * * *

Дата основания Дагомеи – 1625 год – достаточно спорна. Некоторые историки считают, что возникновение дагомейской государственности следует относить к периоду между 1650 и 1680 годами, во время правления князя Уагбаджи. Именно при нем в обиходе входит название Дан-хоме – Дагомея. Откуда взялось оно? По одной версии, название страны переводится как «Чрево Даха (Дана)» или чрево змеи. По другой, один из военачальников при осаде города Канны дал обет принести в жертву своего короля по имени Дах, что он и сделал, обмакнув в его распоротое брюхо закладной камень города Абомея. Честно говоря, версия со змеей кажется более убедительной, учитывая культ священных питонов в Уиде. Но есть еще один вариант: «дан» — это жизненная энергия в мифологии фон и эве. Скорее всего, именно она имелась в виду. Правда, географ Лев Африканский (1491-1540 гг.) упоминает какое-то государство Даума в этих краях, но нет никаких доказательств того, что он подразумевал Дагомею.

В XVII веке главным городом региона была Аллада. В 1724 году дагомейцы его разрушили и убили всех жителей, что не помешало впоследствии объявить это место священным. Отныне главным городом становится Абомей. В 1725 году дагомейцы предпринимают успешный поход в сторону побережья и подчиняют королевство Айюду со столицей Сави (португальское «Ксавье») главным портом Фидой (Уидой). Название Айюда – португальское. Дагомейцы звали этот город Глеуэ. Уида стала символом скорби: отсюда в Америку ежегодно отправлялись десятки тысяч людей в трюмах кораблей. После обретения Бенином независимости на песчаном берегу, в самом конце «дороги рабов» был поставлен памятник – «Ворота невозвращения». Уида стала некоронованной столицей Невольничьего Берега, а Дагомея – его самым процветающим государством, затмив королевство Ашанти на западе и Эгбу на востоке, на земле йорубов.

Поскольку рабы были основой экспорта Дагомеи, постепенная отмена рабства стала причиной её ослабления уже начиная с начала XIX века. От Дагомеи отделились области Анло и Крепи, причем не без участия французов и немцев, чьи торговые фактории начинали преобразовываться в нечто большее. Порто-Ново стал французским протекторатом, хоть и управлялся формально одним из дагомейских «принцев». На севере область Махис со столицей в Савалу отвоевала полную независимость от Дагомеи. Из нигерийского Лагоса мутили воду англичане…

Что же представляла из себя Дагомея накануне своего падения?

В основе религии народа фон лежал культ предков. Этот культ был по сути государственной религией. Во дворе королевского дворца периодически отправлялся ритуал, целью которого было пополнение «обслуживающего персонала» умерших королей Дагомеи – людей умерщвляли с тем, чтобы они служили высокочтимым предкам в загробном мире в качестве слуг, причем вместе с «челядью» на тот свет отправлялся кто-то из знатного рода, чтобы служить «официальным послом умершего короля». Помимо этих повседневных обрядов проводилось массовое заклание жертв в дни похорон королей, которых хоронили тут же, на территории дворца. Жертвы должны были нести в руках связки ракушек каури и калебасы с брагой «тафией» в качестве «платы за переезд» в другой, лучший мир. «Простых людей» было положено хоронить под тем ложем, на котором они скончались. При этом хорошим тоном считалось перерезать горло ребенку и положить эту жертву вместе с усопшим. Впрочем, тела совсем простых и никому не нужных дагомейцев просто выбрасывались в степь или в лес на съедение диким зверям.

На побережье отправлялся другой культ, культ Змея, который персонифицировался в «священного питона». Храм «священного питона» и поныне существует в Уиде, как раз напротив католической церкви. Он не требовал человеческих жертвоприношений. Повседневно и повсеместно дагомейцы приносили менее драматичные жертвы; фетишизм по сию пору процветает в городах и селениях Бенина, и трудно пройти по их улочках, не наткнувшись ненароком на «священное дерево» или глиняный бугорок с глазками из ракушек каури – родовой фетиш живущей в соседнем доме семьи.

Впоследствии сонм дагомейских духов, божков и божеств оформился в культ Вуду (или водун), который более всего популярен и известен в американской обработке, произошедшей на землях Гаити и Бразилии. Вуду и Бенин стали почти синонимами. Действительно, «фестивали» Вуду проводятся каждые две недели в Уиде: собираются жрецы, режут кур, впадают в транс, воскрешают мертвецов (иногда). Культ Вуду практикуется также в Того и в Гане, но Бенин по праву считается его «прародиной».

Главой законодательной, исполнительной и вообще всей власти в Дагомее был «король». Ниже стояли «минган» (премьер-министр), два «мео» (вице-премьеры), а также их заместители. В Уиде короля представляли «наместники» из числа его самых преданных рабов – «йевогхан» и «агор». Подобно римским цезарям, король Дагомеи считался живым божеством, «Абомейским львом», «Братом леопарда» и т.д. Никто не мог лицезреть, как король принимает пищу, а донесения своих подданных он выслушивал как пастор в исповедальне – за отдельным пологом, недоступный взорам простых смертных. Удивительно, как ни у кого не возникало соблазна взять и подменить короля! Тем более, что считалось, будто бы вместе с королем царствует его «астральный двойник», король-дух, который и отдает основные распоряжения.

Несмотря на то, что в Дагомее была одна королева, помимо этой официальной жены король мог содержать сколько угодно жен в своем гареме. При этом принцами крови становились только сыновья «официальной» королевы, а сыновьям неосновных жен доставались роли пажей или мелких дворянчиков, которые при этом должны были тщательно скрывать, кто их отец. В гареме было также своеобразное «разделение труда». Одна из жен поддерживала огонь в очагах, другая была хранительницей и «носительницей» королевской плевательницы. Но в основном жены короля занимались кухней, поэтому не стоит думать, что они целый день проводили в неге.

Но женщин в Дагомее использовали не только в качестве посудомоек, хранительниц плевательниц и наложниц. Подобно женскому батальону, охранявшему Зимний в тот злополучный вечер, дворец королей Дагомеи охраняли несколько сотен элегантно одетых девственниц-амазонок, готовых сложить головы за своего правителя. Эти дагомейские весталки, впрочем, не давали обета оставаться в девстве пожизненно и рубить головы мужикам. Они могли уйти со службы и завести семью. Я думаю, что они были даже завидными невестами, хотя вряд ли видавший виды гренадер в юбке мог бы стать хорошей и доброй женой; малейшая ссора с ней могла бы закончиться однозначно в её пользу.

В XIX веке личная гвардия короля, помимо «женского батальона», состояла примерно из двух тысяч стрелков, вооруженных кремневыми ружьями. В случае войны войско можно было быстро увеличить в шесть-семь раз. Для подчинения маленьких племенных союзов и микро-государств этого было достаточно, но недостаточно для противостояния с европейскими державами.

Для того, чтобы предотвратить их фатальное проникновение в Дагомею, была избрана оригинальная тактика – в стране не прокладывались дороги и не строились каналы, хотя для этого были все предпосылки. Да, европейцы дружили с Дагомеей. Сначала им нужны были рабы, затем – пальмовое масло, и если раньше военные экспедиции дагомейцев снаряжались в основном за «экспортными» рабами, то теперь – за рабами на плантации масличной пальмы. Интересно отметить, что побережье Дагомеи номинально находилось под протекторатом Португалии аж до 1886 года. В 1877 году англичане подтолкнули несколько дагомейских уездов к отделению и «добровольному» присоединению к Лагосу. Но настоящими хозяевами в стране становились французы. Французы появились в Дагомее еще в XVII веке и известно, что еще в 1670 году правитель Аллады отправил посла к Людовику XIV. Однако в следующем веке отношения с Францией пришли в упадок, и только в 1844 году в Уиде был открыт французский торговый дом фирмы «Режи & Фабр» с разрешения короля Гезо, деда последнего дагомейского короля Беханзина. В 1863 году племянник Гезо – принц Дасси – стал королем Порто-Ново под именем Тоффы. Он первым заключил договор с французами о протекторате. В 1868 и 1878 годах король Гле-Гле заключил договора с Францией уже от имени Дагомеи. Французы утвердились в Котону, Годоме и Абомее-Калаве, несмотря на тщетные протесты со стороны Португалии.

На французов точили зуб не только португальцы. Немцы, обосновавшиеся в 1884 году в Того с дипломатической помощью выдающегося немецкого путешественника и специалиста по Африке Густава Нахтигаля, мечтали вытеснить французов из Дагомеи. Когда в 1889 году Гле-Гле решил обложить иностранных коммерсантов в Котону и Уиде дополнительными налогами, Франция возмутилась, но Гле-Гле нашел неожиданных союзников в лице немцев и англичан. Для того, чтобы исправить ситуацию, Париж направил в Абомей своего посланника – лейтенанта Жана Байоля, губернатора Гвинеи (со столицей в Конакри). Прибыв в Котону, лейтенант отправил королю Гле-Гле свой жезл. По всей видимости, Гле-Гле намеревался увидеть не жезл, а шпагу в качестве смиренного подношения. Прием, который был оказан Байолю в Абомее, был не очень любезен. Лейтенанта продержали под стражей 36 дней, заставили подписать договор об отмене французского протектората над Котону (по сути, о возвращении Котону Дагомее), а под конец, для того, видимо, чтобы доставить незадачливому дипломату больше моральных страданий, вынудили присутствовать в качестве «почетного гостя» на церемонии человеческих жертвоприношений. Особенно усердствовал в глумлении над французским послом принц Кондо. Когда же наконец лейтенант Байоль выбрался из Абомея, он узнал, что спустя два дня по его отъезду Глее-Гле скончался. Королем стал принц Кондо под именем Беханзин…

Байоль поведал о своих мучениях своему руководству, и в 1890 году в Дагомею отправились две роты сенегальских стрелков и полурота габонских стрелков под началом Терильона. В общей сложности, «экспедиционный корпус» французов состоял из 320 человек. 20 февраля 1890 года они взяли Котону и провозгласили его французской территорией. 23 февраля, в день Советской Армии и Флота, дагомейская армия понесла еще одно поражение от французов. Однако уже 1 марта атака дагомейских амазонок-мужеистребительниц отбросила французов обратно к Котону. Французские торговцы в Уиде были частью убиты, частью закованы в кандалы и отправлены вглубь страны. Терильон потерял сорок человек убитыми и ранеными, а армия Беханзина насчитывала как минимум две тысячи стрелков. Пусть ружья у них были большей частью кремневые, но пуля – дура, сами понимаете, нас Суворов этому учил. Однако Беханзин повел себя странно. Он объявил, что не намерен отвоевывать Котону, а хочет захватить Порто-Ново и посчитаться со своим братом Тоффой. Французская канонерка «Изумруд» 28 марта пришла на помощь Тоффе. Она прошла вверх по реке Веме и расстреляла несколько дагомейских деревень. Уже в апреле французская эскадра у берегов Дагомеи насчитывает шесть кораблей, а сухопутный контингент – 895 человек. Решающая битва разворачивается у деревни Атиупа 18 апреля. Убиты 1500 дагомейцев и 8 французов. Армия дагомейцев рассредоточивается, собираясь с силами для последующей борьбы, но наступает сезон дождей и лихорадок. Не до войны. Новый командующий французским корпусом полковник Клипфель предлагает снова послать эскадру вверх по Веме и в одну кампанию захватить Абомей. Однако осуществление этого плана решено отложить.

Начинаются переговоры. Король Беханзин пытается задобрить французов. Он отпускает пленников из Абомея, и подобно Александру Ярославичу Невскому посылает с ними «звуковое письмо»: «На вас, бусурман французских, зла не держим. Дворян наших дагомейских из полону отпустите, города наши Котону и Порто-Ново верните, супостата Тоффу отдайте нам на суд». К Беханзину отправляют переговорщиков, но он уже занят войной с йорубами, и явно дает понять, что ему пока не до них. Только третий посланник, священник отец Доржер, добивается успеха, и 3 октября 1890 года в Уиде подписывается договор, по которому Беханзин обязывается уважать права французов на Порто-Ново и Котону. Более того, Франция обязала Беханзина прекратить человеческие жертвоприношения.

Дагомея недолго оставалась свободной. В 28 мая 1893 года во главе французских войск становится полковник Доддс. Именно этому человеку суждено было поставить точку в истории Дагомеи. 19 сентября он бьет дагомейцев у Догбы, 4 октября – у Погессы, 6 октября – у Адегона. 6 ноября взята Канна, и, наконец, 17 ноября – Абомей, столица Дагомеи. Однако, как говаривал Де Голль, «проиграна битва, но не проиграна война». Правда, сказал он это много позже, когда немцы уже маршировали по Парижу в очередной раз… Эта аналогия вполне к месту: Беханзин помогали продолжать сопротивление немецкие добровольцы из соседнего Того. В Абомее им даже поставлен памятник. Однако, всё это уже не имело смысла. В январе 1894 года Доддс берет Беханзина в плен.

… Границы новой колонии Франции были определены франко-германской конвенцией 23 июля 1893 года и англо-французской конвенцией 12 февраля 1898 года. В 1919 году к Французской Дагомее была присоединена восточная часть бывшего Германского Того.

Беханзин вместе с несколькими женами был отправлен в ссылку сначала на Мартинику, потом в Алжир, где и скончался в 1906 году. В Абомее Беханзину поставлен памятник как национальному герою. Такой же памятник поставлен Тоффе в Порто-Ново. Оставляя за скобками вопрос об исторической справедливости, хочу только отметить, что Мартиника – не самое плохое место для почетной ссылки.

* * * * * * * * *

Поскольку дорога гладкая, а наш микроавтобус быстр, мы решаем ехать до упора. Теоретически мы могли бы проехать за один день от границы до самого Абомея, т.е. практически пересечь с севера на юг всю страну, но решаем не рисковать и не ездить в темноте. А то еще вмажемся на полном ходу в ряды бутылей с полу-бензином; будет красиво, но потом очень больно и грустно. Останавливаемся в городе Савалу, в маленьком скромном отеле. До царского Абомея осталось езды от силы два часа, и у нас целая ночь на то, чтобы как следует выспаться под видавшими виды противомоскитными сетками, в комнатах, окрашенных в зловещий темно-коричневый цвет…

Завтрака в гостинице мы ждали долго. Томное ожидание французских батонов с джемом и неизменной яичницы скрашивал крокодил, спавший за низкой бетонной оградой. Наконец, через полтора часа заказанный с вечера завтрак был подан, и мы отправились в путь.

Прошли ровно сутки с момента нашего выезда из Уагадугу, а пейзаж кардинально изменился. Вчера утром мы ехали по сухой лесостепи, а сегодня нас окружают настоящие влажные тропики. По обеим сторонам дороги – деревья папайи, бананы, тростники, пальмы и могучие сейбы, раскидывающие свои ветви широким зонтом над заболоченной равниной. К 10-ти утра воздух наполняется жаром, а одежда – потом русских путешественников.

К полудню приезжаем в Абомей – столичный город Дагомеи. О его столичности напоминает комплекс королевского дворца Гезо и Глеле, а также разбросанные вокруг остатки красных глинобитных стен других королевских дворцов (каждый правитель строил себе отдельное жилище). Всего с 1695 по 1900 гг. в Абомее жило двенадцать властителей. Несмотря на то, то что африканские королевские дворцы производят, как правило, жалкое впечатление (за исключением дворцов в Гондэре, Эфиопия, но Эфиопия, как известно, не совсем Африка, равно как и страны Магриба, так что сравнивать друг с другом правильнее будет дворцы Тропической Африки), дворцовый комплекс в Абомее включён в список Всемирного Наследия ЮНЕСКО. Не столько из-за архитектуры, сколько из-за украшающих дворцовые стены полихромных барельефов на темы дагомейской мифологии и истории.

Дворцы Абомея разрушили не столько время и климат, сколько человеческая воля. Король Беханзин в пылу борьбы с французами сказал: «Так не доставайся же ты никому!», — и приказал сжечь город. Полыхающий Абомей напоминал Москву 1812-го года. То немногое, что от него осталось, теперь превращено в музей. Наряду с музеем в Уиде он главный в Бенине.

В абомейском дворце настрого запрещено фотографировать. Всё любительские фото, которые выходят за пределы его стен, сделаны при помощи разных ухищрений. Бенинцы считают это место священным; только это можно считать разумным объяснением довольно странного запрета. «Табу» распространяется не только на интерьеры дворца (включая внутренние дворы), но и на те жалкие руины, что находятся за его пределами. Мы остановились недалеко от памятника немецким добровольцам, воевавшим на стороне Беханзина против французов. Позади монумента возвышается стена одного из дворцов. Естественно, мы начали фотографировать и памятник, и стену, но тут подбежал мужик средних лет с голым торсом, но в джинсах, и начал возмущаться, грозясь тем, что сейчас он позовет полицию, позвонит в администрацию музея, и на нас обрушатся кары за то, что самодеятельно и совершенно бесплатно фотографируем шедевры искусства и архитектуры. Наш разговор с этим субъектом свёлся к следующему диалогу, напоминающим спор Шуры Балаганова с Паниковским:

— Ты кто такой?

— А ты кто такой?

— Нет, это я спрашиваю: ты кто такой?….

Ну и так далее. Он долго грозился, пытался кому-то позвонить по мобильному телефону, но это у него не получалось, ибо средства на счету закончились еще полгода назад; а я ему кричал, показывая на памятник с черными немецкими крестами, что «Дружба – Freundschaft!», и вообще, что это он мне должен платить за съемку. Короче, этот пакостник потерпел поражение в схватке с нами и удалился торговать своими бутылями с разбавленным бензином.

Дагомейцы вообще гордый народ. Вы видели трон дагомейского короля? Не видели? Тогда срочно езжайте в Абомей и посмотрите! Он стоит не на львиных лапах, а на черепах поверженных врагов! Один такой трон специально в Париж увезли, но потом вернули. Короли Дагомеи до сих пор живут в своих дворцах в виде духов-охранителей. Их усыпальницы представляют собой круглые хижины; там то они и живут, жестоко наказывая тех, кто без спросу фотографирует их дворец. У этих негодяев отсыхают все члены, выпадают волосы и зубы, разжижается мозг и превращается в кашицу, вытекающую из ноздрей и ушей. После смерти они превращаются в неприкаянных духов и терроризируют простых жителей (как известно, злые духи у африканцев почти всегда «бледнолицые»).

Души дагомейских королей живут в специальных бронзовых вместилищах, напоминающих старинные газовые светильники на высоких ножках. Их втыкают в землю во время праздников; сейчас они собраны в отдельной комнате. В соседнем помещении вывешены дагомейские знамена. Они созданы методом аппликации; сюжеты повествуют о сотворении мира, сражениях, даже появлении первых европейцев в Дагомее. Фон может быть как белым, так и черным. Во внешнем дворе дворца можно купить изделия местных ткачей. Темы самые разнообразные: мифические, исторические, зоологические. Я приобрел аляповатые яркие карты Африки и Бенина.

Первый дворец в Абомее построил король Дако в 1625 году. Его сын Уэгбаджа (1645-1685 гг.) расширил и укрепил государство. От его дворца остался только главный вход. Сын Уэгбаджи – Акаба построил двухэтажный дворец; от него сохранилась одна из стен. Стены дворца Акабы достигали высоты восьми метров и охватывали дворцовый комплекс на протяжении трёх километров. Считается, что именно благодаря этому дворцу-крепости город получил название Абомей («внутри стен»).

Дворец Акабы не раз страдал от пожаров и в конце концов обратился в руины. XVIII век был беспокойным для Дагомеи. Это была эпоха «йорубского ига», сродни монголо-татарскому. С одной стороны, развивалась работорговля, а вместе с нею и росла экономика страны. С другой стороны, эту самую экономику подрывали набеги йоруба с территории нынешней Нигерии. Четыре дагомейских короля – Тегбесу, Кенгала, Агонголо и Адандозан – вынуждены были платить йорубам ежегодную дань.

Король Гезо (1818 – 1858 гг.) больше йоруба дани не платил. Его двор был роскошен по местным меркам; ему прислуживали десять тысяч слуг, а армия женщин-амазонок приводила в недоуменное восхищение иностранных гостей. Он был живым богом для своих подданных. Его дворец состоял из трех частей, разделенных стенами: «малый внутренний двор» с тронным залом, большой внутренний двор (кпододжи), на котором проводились торжественные церемонии, и главную площадь (сингбоджи), где подданные ожидали аудиенции и явления обожествленного владыки. Строительство дворца продолжил сын Гезо – король Глеле (1858-1889 гг.). Собственно говоря, именно дворцовый комплекс этих королей и воспринимается в качестве «Королевского дворца» Абомея, хотя, как мы видим, рядом с ним то и дело попадаются руины дворцов их предшественников.

Самое главное в Абомее – его барельефы. Создание первых барельефов приписывают королю Ангадже ( 1708-1740 гг.). Первоначально они выполнялись в виде «простейших» орнаментов (луна, солнце, цветы и т.п.). В XIX веке они превратились в открытую книгу дагомейской истории – барельефы изображали батальные сцены, казни, мифических животных, космогонические мифы. Существует расхожее мнение, что эти барельефы якобы отлиты из бронзы и вставлены в ниши. Это не так. Материалом для них служила глина, причем зачастую её брали из муравейников – пропитанная муравьиной слюной, она становилась особенно прочной. В глину добавляли также мякоть ореха масличной пальмы.

Барельефы «парадных покоев» Гезо и Глеле располагаются тремя рядами. Нижний ряд представляет тотемное животное короля – для Гезо это буйвол, а для Глеле это лев. Средний ряд представляет батальные сцены с теми же йорубами, изобилующие кровавыми подробностями (отрубание голов и т.п.), а верхний ряд барельефов посвящен предкам и богам. Все барельефы раскрашены, а потому дворцы Гезо и Глеле имеют жизнерадостный и праздничный вид, как в самые лучшие дни торжественных человеческих жертвоприношений.

Обычно группы туристов водят специально приставленные к ним музейные экскурсоводы. Когда проводят по дворцу, входные двери часто запирают после прохода экскурсантов. По окончании полуторачасовой экскурсии всех выводят на главную площадь – там торгуют своими изделиями ткачи. Но туалет-то в музее один. Осторожно, бочком, прикинувшись мучимым нестерпимой нуждой лохом-туристом, можно пробраться обратно во дворец. Мы забрали свои фотоаппараты из камеры хранения, а потом пошли за покупками. Затем вдруг многим захотелось по нужде… С невинным видом мы по одиночке возвращались во дворец, к заветным барельефам. Я заметил рассеянно бродящего по внутреннему двору Михаила Васильевича, и Давида, который явно потерял дорогу к выходу. Я тоже не мог найти дорогу, нервничал, машинально доставал фотоаппарат из сумки с тряпьём и засовывал его обратно. Сделав круг по дворцу, мы пришли к тому месту, откуда начиналась экскурсия. Дворник с метлой грозно отчитывал Давида: он его засек уже давно, он ходил и фотографировал барельефы! Метла грозно раскачивалась и в мою сторону. Но кто такой Давид? Я его не знаю! Ах, он фотографировал барельефы! Негодник! И я фотографировал? Но я не понимаю по-французски! И по-английски тоже! Даже по-русски объясняюсь с трудом. Не понимаю совсем, чего этот тип ко мне привязался. Странный город. Все тебя домогаются, все тебе грозят… Ужас! География в шоке!

Мы поскорее выбираемся из этого города фотоненавистников. Мы едем в Котону, оттуда в Порто-Ново и Уиду, к колдунам Вуду.

…Покинув Абомей в два часа пополудни, мы поняли по скорости движения, что до Котону доберемся уже к пяти. Времени было достаточно для того, чтобы посетить Ганвье – «Бенинскую Венецию». Как известно, «венециями» называют в народе все поселения, стоящие на воде. У нас в России и Петербург – Венеция, и Вышний Волочек. На Дунае Венеция – село Вилково. Внешнего сходства, разумеется, никто не ищет. Дело ведь в принципе. В адриатической Венеции укрылись последние римские патриции в поиске спасения от варваров, захвативших Рим и Равенну. В Дагомее в XVII веке люди искали спасения посреди озера Нокуэ от алчных и жестоких королей, наживавшихся на работорговле. Скорее всего народ тофину, который и основал на озере пловучую деревню Ганвье, защищали не только воды озера, но и их духи-покровители или чудовища, живущие в озере. Версия о том, что дагомейские солдаты боялись воды, а потому не трогали тофину, не совсем разумна. Да, негры в тропической Африке не умеют плавать; водоемы всегда представляли опасность из-за живущих в них тварей, но лодки-то они умеют делать! Вероятно, Ганвье оставили в покое из-за того, что озерная рыбка очень хороша, а деревня эта – крупнейшая из рыбацких во всей Африке, и лучше у хорошего рыбака рыбу покупать, чем сделать из него плохого раба.

Лодка с мотором арендуется безо всяких осложнений на берегу озера, у рыбацкой пристани. Взимается плата за посещение деревни, и вместе с лодкой трехчасовая экскурсия в Ганвье обходится на 10 человек примерно в 200 Евро. Деревня находится далеко от берега, с него её не видно. Плывем к ней сначала по потокам в камышах, потом по открытой воде. Мимо нас проплывают пироги с рыбаками и рыбачками. Они в широких круглых соломенных шляпах; при виде фотоаппарата отворачиваются. Еще на пристани я заметил, что фотографироваться тофину откровенно не любят. Сильны в их вреде «пережитки средневековых суеверий», как написал бы корреспондент какой-нибудь советской газеты во время оно. Сейчас-то оценки изменились: в «пережитках» находят особую привлекательность, самобытность, «экзотику». Именно эти «пережитки» и питают туризм в Бенине.

Деревня Ганвье напоминает по площади достаточно большой город. Пироги под наполненными ветром разномастными парусами идут к Ганвье торжественно, словно купеческие каравеллы к Дубровнику или к той же Венеции. Ганвье окружают «загоны» для рыбы – что-то вроде местных «огородов». В «Бенинской Венеции» живут около двадцати тысяч человек. Правда, наибольшего скопления людей на пловучем базаре мы не увидели; приехали поздно и не в тот день. Однако общее представление о жизни в Ганвье получили. Все дома стоят на сваях. Есть пара-тройка фанерных гостиниц, несколько сувенирных магазинов и кафе. Передвигаются местные жители, понятно, на лодках. Торгуют тоже с лодок. Судя по всему, на озере нежарко. Легкий ветерок продувает жилища насквозь, создавая прохладу внутри. Во время тропических ливней вода в озере Нокуэ поднимается, но не катастрофически. Иными словами, Ганвье – не самое худшее место для жизни.

Самое худшее место для жизни в Бенине – Котону. Большой портовый город, по бенинским меркам настоящий мегаполис. В Бенине самый массовый вид транспорта – мотороллер. Если бы им был велосипед, было бы гораздо лучше. Воздух был бы чище. Но, как известно, даже в велосипедной Юго-Восточной Азии жители перешли на «велосипед с мотором», отчего большие города стали напоминать зловонную клоаку. По моим радикальным убеждениям, всякий мегаполис – хаотичное нагромождение человеческих особей, отравляющих друг друга выхлопными газами. Нет чтобы на природе жить, как нормальные люди, рассеявшись по местности, никому не мешая и никого не отравляя. Но все прут и прут в большие города в тщетной надежде, что можно именно в них жить «по-человечески», с телевизором, холодильником, ларьком со жратвой по соседству… Ладно, не слушайте антиурбанистические и антиглобалистские ворчания старого брюзги, и наслаждайтесь Бенином и вдыхайте выхлопной туман Котону!

В Котону мы задержались на одну ночь. Говорят, в городе происходит «бурная ночная жизнь», но я особо не питаю к данному феномену интереса ни в Африке, ни где бы то ни было, а посему ничего о ней сказать не могу. Отужинав неизменными макаронами (как универсальным блюдом, доступным поварам во всех без исключения бенинских отелях) и выпив откровенно хорошего бенинского пива (“Guinness” местного разлива), я еще раз поразмышлял о том, что путешествие в Африку – это путешествие во времени. “Back to USSR”. Официантка в гостиничной столовой была вульгарна и ленива, а повар безнадежно туп; оба они были удивлены и даже раздражены, что кто-то в восемь вечера заказывает у них ужин на несколько персон. Судя по их меланхоличным движениям, марихуанистая «ночная жизнь» Котону протекает нон-стопом даже здесь, в этих благообразных гостиничных пенатах, вдали от шумных портовых кварталов…

Утром мы выезжаем из Котону и несемся по прибрежной равнине в сторону Порто-Ново. Вернее, мы думаем, что несемся именно в его сторону. Справа колышутся кроны масличных пальм; за ними сереет Гвинейский залив. Наш водитель – ездок отчаянный. Ночь в Котону не прошла для него даром – на спидометре стрелка дрожит на 120 км/ч. Какие-то люди тревожно машут нам руками. Людей становится все больше, руками машут энергичнее и что-то кричат. Неожиданно мы останавливаемся у шлагбаума. Нас предлагают снять вещи с багажника и отнести в здание таможни. Ничего не понимаю… Что это, в столицу Бенина пускают с паспортным контролем и таможенным шмоном? Ситуацию проясняет плакат с бодрым «Welcome to Nigeria!». Да, нас приглашают в страну, где несколько лет тому назад похитили, оскопили и продали в гарем в качестве евнуха одного парня с Украины, который поддался на объявление о наборе рабочих на стройку в Лагосе. Я когда рассказываю этот эпизод, всегда смеюсь. Парню не до смеха; если он смеется, то уже другим голосочком, но подумайте сами: какого нужно быть ума, чтобы поверить в то, что в Нигерии могут потребоваться белые рабочие?

Со смехом мы разворачиваемся и едем обратно, до того места, где мы пропустили поворот на столицу. Там нас останавливает полицейский патруль и важный сержант просит спустить с багажника наши вещи. К счастью, в них рыться не стали. Наверное думали, что вещами было заложено нечто «запрещенное»: пусковая ракетная установка или на худой конец труп. Справедливости ради надо сказать, что во время нашего путешествия по Западной Африке особых придирок со стороны полиции не было. Фарида арестовали один раз, но за дело: он вздумал фотографировать помятые бочки на дороге, а это оказался блок-пост. Отделался штрафом в 10 евро. Если бы узнали, что он в Казани уважаемый человек, разводит павлинов у себя в имении, то разули бы по полной – взяли бы все 15!

В Порто-Ново въезжаем через мост. Сразу видно, что город был столицей европейской колонии – над ним поднимаются башни церквей. Вся архитектура пронизана «колониальным» шармом начала ХХ века. Конечно, можно меня осудить за то, что я повсюду ищу этот «шарм», но пусть осуждающие оставят свою неуместную «политкорректность» при себе. Да, я собирал марки «колоний», оттого и люблю всё, что с ними связано, равно как и романтику эпохи Великих географических открытий. Что-то подсказывает мне, что «колониализм» был не во всём так безусловно плох…

Работорговля – это плохо. Об этом рассказывает музей «Да Сильвы», расположившийся в самом шикарном здании города. Он был создан стараниями афро-бразильцев, вернувшихся в Дагомею после отмены рабства в Бразилии. Их возвращение можно назвать единственным эпизодом такого рода – негры из Америки с большой неохотой возвращались назад по двум причинам. Первая заключалась в том, что их уже никто не ждал – родственные связи были прерваны. Вторая была совсем банальна – недостаток средств для возвращения на прародину. Однако те бразильцы, что возвращались, были не самыми бедными. Рабы в Бразилии пользовались достаточно большой свободой, и многие впоследствии стали успешными коммерсантами. «Возвращенцы» построили в Порто-Ново церковь в эклектичном «бразильском» стиле, позже, правда, обращенную в мечеть.

Первоначально Порто-Ново назывался Аджао (Аджаше). Он был основан фонским вождем Теагбанлином (Атеагбалином) около 1610 года на ьберегу реки Веме, после междоусобной борьбы со своими братьями. Атеагбалин возглавлял племя фон под названием «гунну», которые пришли с пограничной территории между Бенином и Того в Дагомейскую область Аллада. В новом городе была основана «королевская династия», которая закончила свое формальное существование в 1976 году со смертью последнего «короля Порто-Ново» Алохинто Гбеффа, на заре социалистической эры в Бенине.

Королевский дворец в Порто-Ново (Музей Онмэ) не производит впечатление королевского дворца в нашем понимании. Скорее он напоминает большой хутор. Короли Порто-Ново, сначала активно сотрудничавшие с португальцами во взаимовыгодном деле работорговли, а потом первыми в Бенине перешедшими под французский протекторат (1863 г.) и бывшие союзниками французов в борьбе против дагомейского царя Беханзина, жили скромно. Если они разочаровывались в жизни или верноподданные разочаровывались в них самих, они уходили в небольшую комнату, на двери которой висит знак «кирпич». Там короли умирали от угрызений совести или от смертной тоски. Происходило это быстро. Скорее всего, для верности деля и убыстрения процесса в ход шел тот предмет, который и изображен на запрещающем вход знаке. Тоффа, последний «независимый» король Порто-Ново, похоронен тут же, в одном из залов дворца. Дворец состоит из нескольких внутренних дворов, в одном из которых есть даже купальня для особ королевских кровей.

Королю Тоффе стоит памятник рядом с кафедральным собором, построенным французами в начале ХХ века. Фигура Тоффы могуча (на памятнике), но неуместна, на мой взгляд. Он даже хуже гетмана Мазепы и героя украинского народа Степана Бендеры – он просто продал свою родину, и всё. Коллаборационист. Агент международного империализма. Иуда Искариот.

В Порто-Ново есть любопытный Этнографисекий музей. Он находится в здании колониальной постройки 1920-х годов. В музее можно познакомиться не только с бытом фонов, но и с разными «шаманскими штучками», вроде системы гадания на ракушках каури. В музее большая коллекция йорубских масок «геледе». Эти маски надевались сверху на голову и изображали божеств, духов, животных и целые сценки из повседневной жизни. Представления с масками геледе проводятся весной. Все танцоры – мужчины, но изображают женщин. Это такой своеобразный ритуал в честь «женской сущности» во Вселенной, «женского», как наши казаки говорят. Нигерийские йорубы и бенинские фон – двоюродные братья, поэтому ритуалы и представления о мире у них схожи.

В Порто-Ново мы захотели купить настоящий антиквариат. Столица, как никак. Вокруг нас все время крутился дяденька, выполняя функцию добровольного помощника нашего гида. Его добрая воля подогревалась ожиданиями, что мы купим что-нибудь в его «антик-шопе». По окончании всех культурных мероприятий мы нанесли ему визит вежливости. Живет он в городской квартире на первом этаже трехэтажного дома. Комнаты довольно просторны. Санузел большой и довольно чистый. Одна комната превращена в склад старых вещей. Там пахнет паутиной и древностью, как пахло на наших старых чердаках до той поры, пока антиквары не бросились искать на них «старьё». Деревянные скульптуры и маски свалены в кучу вперемешку со сломанной мебелью. Рыться во всем этом уже не было желания; мы купили несколько бронзовых фигурок и откланялись.

Из Порто-Ново, не теряя времени, мы поехали в Уиду, к колдунам Вуду. «Ночь живых мертвецов» будоражит воображение. Скоро полнолуние и мы должны успеть к самому зловещему ритуалу. Мы буквально влетаем в Уиду, и на перекрестке, где стоит «Дерево забвения», узнаем, где тут воскрешают мертвецов.

— Еще не время! Приезжайте попозже! – отвечает нам старуха с остекленевшими глазами, и мы направляемся в Музей Уиды в бывшем португальском форте.

Когда в прежние времена работорговли невольников отправляли на заморские плантации, они должны были обойти девять раз вокруг него, чтобы забыть всё, что было в прежней жизни. У женщин память короче, и они обходили дерево семь раз.

А всё начиналось с португальского форта, который построили в 1721 году, за шесть лет до того, как Уида была завоевана дагомейцами и вся торговля рабами и все преимущества торговли с европейцами перешли к Дагомее. Португальцы плавали вдоль берегов Бенина еще в XVI веке и были первыми, кто создал фактории в Гвинейском заливе. Любопытный факт: они были первыми, кто пришел, и последними, кто ушел из Бенина. При французах форт, в котором располагалась католическая миссия, равно как и первая в Дагомее школа, оставался собственностью Португалии. После провозглашения независимости португальцев из форта всё-таки «попросили», и они в отместку подожгли его. После реставрации, однако, форт выглядит как игрушка: белые стены с торчащими кое-где пушками, цветники. Посредине форта находится основное здание, в котором располагается музей, а чуть поодаль, рядом с художественной композицией из пушек – церковь. В музее не так много подлинных вещей. Остался от португальцев сундук и кое-что из керамики. По стенам развешаны репродукции старинных карт и видов Уиды. Также представлен план в разрезе невольничьего корабля, наглядно показывающий, как в трюмах размещались рабы. Вообще через Уиду было вывезено таким образом около миллиона человек. При этом ндо иметь ввиду, что рабы «экпортировались» не только в Америку, но и в Африку тоже – в Капскую провинцию, населенную бурами. Из музея мы отправились в «Храм питонов». Он находится за невысоким забором, и состоит из небольших домиков, в самом большом из которых эти самые питоны и живут. Говорят, по ночам они расползаются по домам местных жителей, и бывает от этого в домах большая радость. Для меня была радость, когда я с одним из божественных питонов на руках сфотографировался. Культ змеи в Бенине особый и связан с многочисленными красивыми легендами, например, о «Радуге-Змее». То, что напротив Храма Питонов стоит католическая церковь, построенная французами, никого не должно смущать.

В Бенине вообще всё хитроумно переплетено в спиритуалистическом плане. Папа Иоанн-Павел II признал Вуду частью католической церкви. В общем и целом это закономерно – папина церковь переживает тяжелые времена потери паствы и доходов с реализации брелков и зажигалок с изображением Христа и стереоскопических икон Богоматери. Однако оговоримся сразу – Вуду в странах Карибского бассейна и Вуду в Бенине суть разные вещи при единой основе. Карибское и Бразильское Вуду претерпело сильное влияние христианства. С другой стороны, «христианизированное» Вуду было реэкспортировано из Бразилии теми, кому удалось в XIX-XX веке вернуться из Нового Света в этот. Впрочем, христианизация культа происходила в основном методом наложения вудуистского пантеона на христианский (хотя в христианстве нет «пантеона», но понятно, о чем идет речь: это как сравнение древнеегипетской Исиды с Богородицей).

Мы нашли место, где находится главный вудуистский храм. Неприметная улица. Банальный забор. Заходим во двор тихо. Туристская бесцеремонность сама жмет на затворы фотоаппаратов. Во дворе – круглая хижина, сплошь покрытая росписями. Отдельно стоит панно, на котором изображен кто-то черный, наверное, сам Легба. Выходят молодые люди, комплекцией напоминающие племянников завхоза 2-го дома Старсобеса из «Двенадцати Стульев». Говорят, что сегодня никаких церемоний не будет. Послезавтра, говорят, приходите – будет большая церемония Вуду (они проходят каждое полнолуние; самая главная церемония – Фестиваль Вуду — проводится 10 января). Фарид расстроен: он ехал в Бенин только для того, чтобы посмотреть на зомби. У нас, в России, Грабовой есть, но его посадили и можно надеяться на скорую амнистию. К тому же, его «воскрешение» не так драматично должно выглядеть, как здешнее. У нас нет времени, чтобы ждать церемонии – нужно еще добраться до аэропорта в Уагадугу, а для этого проехать через Того обратно в Буркина-Фасо.

Мы поехали на море. По дороге, по которой гнали рабов на корабли. 4 км отчаяния отмечены скульптурами вудуистких божеств, вреди которых мы выделили одну. Трехговолого мужика прозвали «Трехголовым одночленом». Дорога приводит к монументу, который называется «Ворота невозвращения». Здесь невольников сажали на корабли. Сначала их разбивали на партии на «Невольничьем рынке» рядом с домом крупного работорговца Франсиско де Сузы, водили вокруг «дерева забвения», затем – три раза вокруг «древа возвращения», посаженного добрым королем Дагомеи Агаджей для того, чтобы души проданных им людей возвратились после их смерти на родину. Потом гнали по дороге к морю. Немного к западу от «Ворот невозвращения» стоит памятник черным бразильским миссионерам, которые вернулись со Словом Божиим в Бенин после отмены рабства.

Мы едем вдоль желтого песчаного берега, мимо убогих рыбацких лачуг в пальмовых рощах, сплетенных из пальмовых же листьев. Километров через десять подъезжаем к местному «курорту» “Casa de Papa” («Отчий дом»). Трогательное название. Место дорогое, но один раз шикануть можно. Мы распределяемся по просторным светлым бунгало. Одни бунгало стоят на берегу моря, другие – рядом с лагуной. Место само по себе замечательное. Широкий пляж, уходящие за горизонт ряды пальм вдоль берега, тающего вдали в жарком мареве. Мы здесь всего одну ночь – завтра после полудня уезжаем.

Я стою на берегу моря. Светит почти полная луна. Позади, из одинокой лодки с надписью «Порт-о-Пренс» (столица Гаити), стоящей на пляже, светятся огоньки и поднимается дымок марихуаны. Где-то там, в Уиде, колдуны должно быть уже отбирают петухов для заклания во время церемонии. Послезавтра луна станет полной, и петухам отрежут голову, как трамвай некомпозитору Берлиозу.

Я как раз закончил читать В.Б.Иорданского «Звери, люди, боги», перекликающейся в названии с почти одноименной книгой Оссендовского. То, что касается мифологии фонов явыписал отдельно:

«Не менее интересен великий змей эве и их ветви – адафонов – Айило-Хведо. Его можно увидеть, верили они, в идее радуги или в отблесках света на воде. В мифах рассказывалось, что змей некогда носил в пасти божественную пару Маву-Лиса, когда они создавали Вселенную. После того, как их труд был завершен, Айидо-Хведо свернулся кольцом вокруг Земли. Он движется вокруг неё, приводя в движение небесные светила. По народным поверьям, именно могущество великого змея позволило Маву-Лиса придать форму мирозданию…Миф о сотворении мира фонов показывает, что они испытали культурное воздействие как материнской этнической группы – эве, так и йорубов. Из мифологии соседей они позаимствовали образ Одудувы, правда, превратив этого родоначальника йорубов в демиурга, а из мифологии эве – образы Маву и Лиса, луны и солнца. У фонов они становятся прародителями всех малых божеств – ведунов и людей. Последним из рожденных ими был бог-пересмешник Легба. Миф фонов рассказывает также, что Одудува первоначально создал двуполое существо Оду, и уж из его самооплодотворения возникло нечто беспредельно огромное – Земля. Он же породил Маву и Лиса (ударение на последнем слоге).

Эве иначе представляли себе возникновение Земли. Маву в их глазах — женское божество, живущее в пространстве где-то на востоке. Лиса, хамелеон, напротив, жил на западе. Как-то раз двум существам удалось соединиться, и из их любви родилась Земля — Aгe. Но это — не единственная версия. Согласно другим преданиям, Маву был верховным божеством-демиургом, а Лиса — его единственным ребенком. С помощью сына Мазу сумел многому научить людей.

Миф повествует: «Со своих высей Маву хорошо видел, что на земле все шло плохо и люди не проявляли ни интереса, ни выдумки к использованию того, что имелось на земле. Они не умели обрабатывать землю, ткать ткани, строить укрытия; они казались неспособными уладить малейшую проблему. Однажды Маву послал на землю свое единственное дитя — Лиса. В его руку он вложил кусок металла, не совсем такой, как сабля, известная сегодня дагомейцам, но все же способный резать. Маву держал его как жезл, когда создавал Вселенную. Этот кусок металла напоминал меч, называемый гугбаса, и, дав его Лиса Маву сказал, чтобы тот сошел на землю, расчистил лес и показал людям, как использовать металлы, чтобы они могли изготовлять орудия, которые позволят им добывать пищу, укрывать тело и строить жилища».
Далее миф повествует о том, как Лиса вместе с богом молний Гуном спустился на землю и научил людей земледелию и ремеслам. В награду Маву отдал ему во владение солнце, откуда Лиса мог бы наблюдать за Вселенной. Лиса взял туда с собой своего друга Гуна.

Сколь же велики изменчивость, неустойчивость мифических традиций, если и Маву и Лиса выступали, как видим, в самых различных ролях, в самых различных обличьях — от демиурга до хамелеона. Эта зыбкость народных представлений была, по-видимому, обусловлена разобщенностью народа, отдельные ветви которого сохраняли и развивали самостоятельные версии мифа, унаследованного от праотцов, а также силой духовного влияния соседних этнических групп. Вероятно, сказывалась и относительная слабость жреческой прослойки, которая могла быть заинтересована в унификации мифических образов и идей. И все же, как ни противоречиво видение народом своего пантеона, нельзя не заметить, что образы отдельных мифических сил при всей текучести не выходили за пределы определенных координат. В мифологии эве и фонов, если говорить о Маву и Лиса, такими постоянными координатами можно назвать идею о существующей между ними связи, их отождествление или близость с луной и солнцем, с женским и мужским началами. Очень устойчиво стремление видеть в Маву верховное, главенствующее божество, а в в Лиса символ которого — хамелеон,— культурного героя помощника бога-творца. В Дагомейском королевстве изображения хамелеона встречались повсюду — на барельефах, украшающих дворцы, в настенных росписях, в изделиях из меди и серебра.

Культ змея приобрел удивительно выразительные очертания у некоторых народов старой Дагомеи. Там же он и был замечен первыми европейскими путешественниками, воображение которых поразил чрезвычайно. Рассказывались самые невероятные истории. В уже упоминавшейся французской книге XVIII века утверждалось, что поклонение зноем распространилось в приморском городе Уида после того, как во время сражения его армии с армией царства Ардра из рядов царских воинов выступил огромный змей и перешел па другую сторону. Великий жрец взял его в руки, и вся армия Ардры бросилась на колени. Французский автор писал далее: «У змея есть жрецы и жрицы; последние сначала становятся его супругами, и он тщательно отбирает самых красивых. Он внушает им род безумия, требующего самого бережного обращения и которое он один способен излечить. Родители девушки, в которой при виде змея обнаруживаются эти симптомы, отводят ее в храм, где она остается много месяцев. И ими оплачивается её содержание. Дочери царя выпала честь понравиться змею, и она уединялась в его храме». Эти сенсационные сообщения, основывавшиеся на искаженных описаниях моряков и торговцев, не лишены, однако, элементов правды. В некоторых дагомейских городах можно было увидеть священных питонов еще в конце 1960-х годов, причем они оберегались специальными жрецами. Если питон, ускользнувший из храма, встречался прохожему, тот склонялся перед ним, посыпая голову дорожной пылью. Мертвого удава завертывали в кусок белой ткани и погребали как человека. Многие дагомейцы верили, что в змеях оживали их предки.

Вымысел и здравые наблюдения сочетались во многих свидетельствах и путешественников XIX века. К тому же в дагомейской культуре европейцы столкнулись со сложным и многоплановым образом священного змея. Потребовалось время для того, чтобы понять, катя в нем совместились представления о различных мифических существах, лишь выступавших под одной вещной оболочкой.

Наиболее успешная попытка распутать этот узел идей и представлений была предпринята американским исследователем М. Херсковицем, Ученый прежде всего выделил три различных мифических существа, единой ипостасью которых был змей. Первым оп назвал Айидо-Хведо, о котором записал следующий миф: «В начале мироздания, прежде гэм Мазу родила детей и прежде чем появился бог грома Согбо, змей Айидо-Хведо был создан тем, кто создал мир. В отличие от других ведунов, которые раскрыли группам сородичей, что им могут поклоняться люди, Айидо-Хведо не бог какой-либо семейной группы и не дитя пи одного из богов. Когда творец начал образовывать мир таким, каким оп существует сегодня, то его повсюду носил в пасти Айидо-Хведо, змей, который был его слугой. Там, где они останавливались на ночь, из экскрементов Айидо-Хведо возникали горы. Вот почему, когда человек раскапывает склоны гор, то находят богатства. И завершив задачу по сотворению земли, творец увидел, что поместил на нее слишком тяжелый груз, ибо было слишком много гор, слишком много деревьев, слишком много крупных животных. Что-то следовало предпринять. чтобы удержать землю от падения в море. И Айидо-Хведо попросили свернуться кольцом, взяв хвост в пасть, и лежать под землей словно мягкое кольцо, используемое мужчинами и женщинами при переносе тяжестей на голове. Но поскольку Айидо-Хведо не любил жары, творец отвел ему для жизни море. Для пропитания Айидо-Хведо ест железные брусья, которые творец поручил выковывать живущим в море красным обезьянам. Время от времени ему становится неудобно, и он немного движется. Тогда и происходят землетрясения».

В величественном сподвижнике творца нетрудно разглядеть черты, присущие вообще мифическому змею в народных культурах. Особенно ощутима его связь с водой: Айидо-Хведо нe любит жары, живет в море. Кроме того, в мифе обращалось внимание на мужской пол змея. Оба эти признака традиционны для священного пресмыкающегося. Не менее характерна и третья особенность Айидо-Хведо существовал в народном представлении в двух обличьях: как обитатель моря и как радуга, спутник бога грома Согбо. Он «относил молнии богов на землю». Само имя Айидо-Хведо могло означать, по наблюдениям ученого, либо: «Вы были созданы раньше земли и раньше неба», либо; «Вы находитесь сразу на земле и в небесах». Змей-радуга был огромен. По народным поверьям, его рост был равен по длине двойному расстоянию между землей и небом. Удар грома вызывался движением этого хвоста.

В возникновении в мифологии двух самoстоятельных ипостасей одного мифического существа нет ничего удивительного. Это отвечает устойчивой тенденции архаичного сознания превращать в отдельного мифического героя изолируемые свойства, черты или признаки мифологизируемого явления, природной стихии или зверя. В древней дагомейской культуре такой мифологизации, в частности, подверглось начало, которое называлось «дан». М. Херсковиц записал такое объяснение этого представления, «Все змеи зовутся „дан», но не все змеи почитаются. Ведун „дан» — это нечто большее, чем змей. Это жизненное начало, присущее всем гибким, извилистым и влажным предметам; все это вещи, которые свертываются и развертываются, скручиваются, передвигаются не на ногах, хотя иногда предметы „дан» перемещаются по воздуху. У радуги есть эти свойства, есть они и у дыма, и у пуповины, и, как некоторые утверждают, у нервов…». Нетрудно увидеть, что за этим описанием опять-таки проступают контуры древнего мифического змея, но понимаемого как носителя жизненной силы, более того — как сама эта сила. На этом уровне истолкования архаичный мифический образ трансформируется в божественную суть всего живого. Прошлое, однако, проглядывает в тех вещных деталях, вне которых это жизненное начало не способно существовать: во влажности, в гибкости, в змеевидности. Вот почему все змеи — это «дан», по «дан»— много шире и разветвление, чем представление о змее.

В городе Уида почиталась третья ипостась «дана» — змей «дангбе». По заключению ученого, этот «змей-жизнь» был мифическим предком основоположника дагомейского рода, осевшего в этом приморском городе. Архаичное сознание разработало довольно стройную систему связи человеческой личности с окружающим миром, прежде всего с коллективом сородичей и с мифическим пространством. «Дан» вписывался важным элементом в дагомейский вариант этой системы, По местным представлениям, до того как ребенок появляется на свет, духам следовало найти глину, из которой будет слеплено его тело, тело, в котором поместится его индивидуальная душа — «семедон». Роль «дана» состояла в том, что при рождении ребенка он низводил эту душу на землю. После родов пуповина младенца — а она также была носительницей «дана» — зарывалась в землю под масличной пальмой, и это дерево становилось личной собственностью новорожденного, даже если он был рабом. Каждый дагомеец сохранял со «своей» пальмой особую связь. Правда, если дереву причинялся ущерб, это не означало, что и он пострадает. «Тем не менее,— уточнял М. Херсковиц,— каждый человек ощущал бы беспокойство, если бы подозревал, что колдун используют его дерево для того, чтобы установить над ним свой контроль. Поэтому место захоронения пуповины держится в тайне».

Думается, что в народном воображении личное «древо жизни» было частицей мифического «древа» — символа и воплощения жизненного начала в мироздании. Тем самым каждый отдельный человек соединялся с жизненными процессами Вселенной, и его существование оказывалось в зависимости от их течения. Может быть, именно в рамках подобных представлений в «дане» видели носителя коллективной и индивидуальной судьбы. «Это „дан» приносит людям удачу, и он же уносит ее прочь»,— фиксировал народное поверье М. Херсковиц.

Характерно, что по господствовавшему в народе мнению, лишь самостоятельный, экономически стоящий на собственных ногах мужчина обладал «своим» «даном». «Пока юноша живет вместе с отцом, пока от него нe зависят много людей, он может не беспокоиться о своем „дане» »,— отмечал ученый. Напротив, едва возглавлял он семейную общину или занимал видное поло-жение в деревне, как у него начинались заботы с «даном». Толкование сновидений в этом случае помогало понять, что беспокоит его «дан». «Только справедливо, что добившийся успеха человек не должен забывать о том, кто привел его на свет»,— гласит народная мудрость. Человеку надлежало прислушиваться к пожеланиям своего «дана» и служить ему. Если «дан» ощущал пренебрежение к себе, то обижался, начинал мстить, верили дагомейцы.

В этом представлении о «дане» явственно архаичное видение развития личности: она достигала завершенности в ходе обряда инициаций, но это был лишь первый шаг к социальной полноценности, следующим было образование мужчиной самостоятельной семьи. Брак, отцовство, выделение из состава большой семьи позволяли ему самому совершать многие обряды, иначе говоря, вступать в прямой ритуальный контакт с мифическим миром. И в народной дагомейской культуре этот шаг в развитии личности ознаменовался появлением у нее собственного духа «дан».

Связь представлений о «дане» с культом предков прослеживается во многих других деталях. Характерно, в частности, что «дан» усошпего мужчины должен был иметь свой алтарь. Некоторые, особенно сильные, «даны» возводились в ранг покровителей всего рода, а иногда целой местности. После смерти из головы человека выделялась, по народным поверьям, газообразная эманация — «aзo», которая, поднимаясь, приобретала змеевидные очертания Айидо-Хведо. Это та часть древнего змея. которая давалась творцом каждому человеку, чтобы тот мог двигаться, ходить, жестикулировать. Пересказывая народные поверья, касающиеся «азо», М. Xеpcковиц писал, что «азо» давно умерших людей или исчезнувших, забытых родов находили убежище в крупных деревьях либо в горах, созданных священным змеем на службе творца. «„Азо» идет в горы, потому что горы образованы из экскрементов Айидо-Хведо, и потому горы — их владения»,— цитировал он народную мудрость.

В дагомейской культуре традиционно связанные с мифическим змеем идеи легли краеугольным камнем в совокупность взглядов на характер человеческой личности и ее взаимоотношения с мифическим миром. В первую очередь ими охватывалась именно сфера «личность — мифический мир». У фонов, выработавших одну из самых богатых мифологий континента, существовало несколько уровней истолкования образа священного змея: от самого примитивного, когда лесной удав воспринимался как воплощение умершего сородича, до отвлеченных, очень емких представлений о природе «дана», где фигура священного змея уже едва различима в мифологической дали. И на каждом из этих уровней заметна органичная связь мифологии змея с культом предков, этим мировоззренческим стержнем древней африканской культуры» (Цитируется по изданию – Иорданский В.Б. «Звери. Люди. Боги. Очерки африканской мифологии». – М.:Наука, 1991.)

Звезды мерцали над морем, Луна-Маву загадочно светила над затылком. «Радуга-Змей» не появлялся. Завтра мы едем в Республику Того, где среди экскрементов Айидо-Хведо живет народ тамберма в удивительных домах, похожих на средневековые крепости.

…Бенин провожал нас торжественно. На пограничном КПП у нас спрашивают визы Бенина. Увидев штампы, поставленные при въезде в страну, посмеялись. Сказали, что это вообще не виза. Спросили, сколько мы за них заплатили. Я сказал; они снова засмеялись. Думал, что попросят еще, но они не попросили ничего. Неожиданно все пограничники встали; откуда-то из кабинета появился толстый начальник «заставы». Нас пригласили на «плац» перед КПП, где развивался флаг Бенина. Попросили построиться в ряд. Присягать на верность не заставили, просто мы приехали к границе в закатный час, когда происходит церемония спуска национального флага. Его торжественно спустили, и сложенное полотнище толстый начальник отнес в свой кабинет. Оживленное движение на границе Бенина и Того возобновилось. Мы пешком отправились к тоголезским пограничникам и через полчаса стали счастливыми обладателями нехитрых виз Того…